После всплеска #волатильности в связи с проблемами #ликвидности и потери #доверия на глобальных рынках в конце I квартала ситуация на рынках в II и III кварталах в целом улучшилась. Действия регуляторов и правительств позволили восстановить ликвидность и существенно повысить уровень доверия. В отдельных сегментах рынка ситуация близка к нормальной. Тем не менее волатильность остается несколько повышенной. Рынки то впадают в пессимизм на фоне новых ограничительных мер, то, наоборот, оптимистично реагируют на новости о появлении вакцин или новых стимулов. В условиях нормальной ликвидности рынков такая повышенная волатильность не создает рисков финансовой стабильности. Как результат, в странах с развивающимися рынками существенно снизилась или отпала необходимость применения мер по поддержанию финансовой стабильности, таких как валютные операции либо покупки активов. С другой стороны, в рассматриваемый период усилилась неоднородность и подверженность рынков отдельных стран специфическим внутренним и внешним рискам. Где-то были всплески волатильности, связанные с беспокойством по поводу бюджетной устойчивости, в отдельных странах в целом макроэкономическая стабильность подвергалась сомнению. Усилилось влияние геополитических факторов. Тем не менее в условиях нормализовавшейся ситуации с ликвидностью эффект заражения отсутствовал и такие всплески волатильности оставались локальными.

Если заглядывать вперед, то думаю, что несколько повышенная по сравнению с нормальным уровнем волатильность рынков сохранится до тех пор, пока не станет более понятной перспектива окончания пандемии. Одним из факторов такой волатильности может быть наблюдаемый сейчас отрыв рыночных котировок от фундаментальных факторов, связанных с ситуацией в экономике. Тем не менее на фоне принятых мер политики это не будет нести существенных рисков для финансовой стабильности. Однако на более длительную перспективу остается вызов, связанный с необходимостью разработки стратегий выхода из массированных нестандартных мер политики.

Российский рынок в целом следовал мировым тенденциям. Наблюдались отдельные дополнительные вспышки волатильности, связанные с влиянием геополитических факторов, но на фоне нормальной ликвидности рынков они не требовали специальных мер политики.

Остановлюсь отдельно на трех темах: рынок ОФЗ, рублевая ликвидность и валютная ликвидность.

Как и в других странах, российский рынок ОФЗ в этом году должен был поглотить дополнительный объем заимствований в связи с пандемией. Ведущую роль в этом сыграли локальные участники, прежде всего системно значимые банки. У них была такая возможность в связи с низким уровнем государственного долга в России — даже после роста в этом году долг к 2022 году составит всего около 21%. Соответственно, низкой по мировым меркам (6,3% на 1 октября) является и доля вложений в государственные облигации в активах банковского сектора. Рост доли ОФЗ на балансах банков повышает объем их ликвидных активов и при прочих равных способствует улучшению показателей нормативов ликвидности. Однако он может повышать подверженность банков рыночному и процентному риску. Именно поэтому среди российских банков большим спросом пользуются облигации с переменной доходностью. Для снижения временного повышенного влияния рыночного риска на балансы банков в марте Банк России ввел регуляторные послабления, позволяющие банкам не переоценивать ценные бумаги на их балансах. Это способствовало стабилизации рынка российского госдолга. Мера действует до конца года, и продлевать ее не планируется, так как волатильность снизилась с пиковых значений и финансовый сектор уже адаптировался к остаточной волатильности.

Несколько слов о зависимости этого рынка от действий нерезидентов. За последние месяцы она снизилась. После пикового выхода нерезидентов с российского рынка в марте на протяжении последнего полугодия их вложения оставались устойчивыми — на уровне 3 трлн рублей. При этом доля иностранных депозитариев в НРД снизилась до 22,6% на 24 ноября, это произошло  за счет роста вложений в ОФЗ со стороны российских участников.

Теперь о ситуации с ликвидностью. Отмечу, что под этим термином мы часто понимаем разные сущности. Что касается ликвидности рынков, то есть достаточности заявок на рынке в обе стороны, плотности рынка, то она в рассматриваемый период была на нормальном для российских рынков уровне. Это же можно сказать и в целом об обеспеченности ликвидными активами участников российского рынка. В частности, агрегированный норматив краткосрочной ликвидности (НКЛ) системно значимых банков в последние месяцы находится на относительно стабильном уровне — около 100% без учета безотзывных кредитных линий (БКЛ), хотя и существенно отличается от банка к банку. Негативное влияние на него оказало сокращение сроков привлечения средств в период пандемии, отчасти вызванное процентной политикой самих банков. В то же время объем высоколиквидных активов на российском рынке достаточен, продолжает расти на фоне покупок банками ОФЗ, и мы сохраняем намерение с 1 апреля 2021 года вернуть плату за право пользования БКЛ на прежний уровень — 0,5% — и вернуться к графику сокращения индивидуальных лимитов БКЛ. Банки, которые сейчас испытывают трудности при соблюдении норматива, должны постепенно корректировать структуру своего баланса, чтобы в дальнейшем соблюдать НКЛ на рыночной основе.

Определенные изменения проходили на рынке ликвидности в узком понимании (то есть средств банков на счетах в Банке России и КОБРах). На этой теме остановлюсь подробнее. Последние несколько лет банковский сектор находился в ситуации значительного структурного профицита ликвидности. При этом ежегодно наблюдаются календарные эффекты, когда из-за неравномерного расходования средств Минфином структурный профицит ликвидности в последние кварталы несколько сокращается, а в самом конце года и начале следующего года опять резко возрастает в связи с ростом бюджетных расходов в этот период. В этом году в связи с всплеском спроса на наличные структурный профицит ликвидности существенно сократился. Календарные эффекты бюджетных расходов при этом усилились, так как средства поступают в бюджет со счетов банков не только за счет налогов, но и за счет опережающего по сравнению с расходами роста заимствований. Банки в этой ситуации увеличили спрос на корреспондентские счета, они предпочитают держать повышенные средства для разовых крупных платежей. В результате структурный профицит ликвидности в середине периодов усреднения может существенно снижаться. Под конец периодов усреднения могут наблюдаться колебания процентных ставок денежного и свопового рынков, так как державшие повышенный с точки зрения норматива объем ликвидности на своих счетах (или, так сказать, «переусреднившиеся») банки пытаются временно сократить избыточную рублевую ликвидность. Чтобы неравномерность распределения ликвидности среди банков не нарушала нормальной работы рынка, мы еще весной ввели длинные аукционы репо — на 1 месяц и на 1 год. В последнее время мы видим рост спроса на такое репо, прежде всего со сроками на 1 месяц. На наш взгляд, спрос на них должен сократиться после того, как бюджет начнет тратить средства в конце года. Эффекты же на структурный профицит со стороны спроса на наличность будут носить более длительный характер. Однако в среднесрочной перспективе, после окончания пандемии, мы ожидаем возврата к тренду на снижение спроса на наличность.

Что касается валютной ликвидности, то к началу пандемии банки накопили ее избыточный запас. Это способствовало тому, что в I квартале в России проблем с валютной ликвидностью не было и валютный своп с Банком России с расширенным лимитом не был востребован участниками рынка. Отсутствию проблем с валютной ликвидностью способствовал снизившийся в последние годы уровень валютизации балансов банков. В последнее время объем валютной ликвидности несколько снизился, при этом разница во вмененных ставках по свопам и ставках денежного рынка вернулась на нормальный уровень последних лет. Поэтому ситуацию мы расцениваем как нормальную. Дополнительно, согласно нашему ежегодному опросу, сами банки оценивают объем валютной ликвидности как достаточный для покрытия ожидаемого погашения обязательств в иностранной валюте, которое, кстати, будет ниже, чем в прошлые годы.

Если в начальный период пандемии основным риском для финансовой системы был риск ликвидности, то теперь, особенно на фоне затяжного характера спада в реальной экономике, на первый план выходят кредитные риски, связанные с платежеспособностью заемщиков. Жесткие ограничительные меры и падение спроса снижают платежеспособность. Весной неопределенность относительно будущей платежеспособности резко возросла. Чтобы предотвратить резкую реакцию банков на эту ситуацию, Банк России ввел регуляторные послабления, стимулирующие банки реструктурировать кредиты. На настоящий момент послабления продлены, но это сделано уже для того, чтобы дать банкам время постепенно оценить реальное финансовое положение заемщиков. К концу регуляторных послаблений банковские балансы должны отражать реальное кредитное качество.

Приведу несколько деталей относительно влияния пандемии на балансы банков. Доля проблемных и безнадежных ссуд с начала пандемии (то есть с 1 марта) остается стабильной, снизившись на 0,1 п.п., до 9,3%, но при этом реструктурировано кредитов более чем на 6,6 трлн рублей. В Обзоре мы детально останавливаемся на структуре реструктуризаций кредитов по отраслям и на ситуации в этих отраслях. Размер риска для банков зависит не только от того, насколько сильно пострадала отрасль, но и от того, каков ее объем в портфеле. Именно поэтому значительная часть реструктуризаций приходится на крупные компании из нефтегазового сектора и металлургии. Существенный вклад также вносит коммерческая недвижимость. А вот риски банков по кредитам таким пострадавшим отраслям, как туризм, гостиничный бизнес, общественное питание, ограничены, так как доля таких кредитов в портфелях банков невелика.

Наши предварительные оценки показывают, что около 20% реструктурированных кредитов могут стать невозвратными. При этом стресс-тест с использованием самого жесткого, рискового сценария из Основных направлений единой государственной денежно-кредитной политики показал, что накопленных в предыдущие годы в банковском секторе буферов капитала, как пруденциальных (это около 6 трлн), так и дополнительных макропруденциальных (это примерно 600 млрд), достаточно для поглощения возможных убытков. То есть политика по повышению качества капитала банковской системы и предотвращению накопления уязвимостей, которые мы проводили в прошлые годы, создала адекватную текущим рискам подушку безопасности для банков и позволяет банковской системе оставаться стабильной. Банк России начал постепенно распускать макропруденциальные буферы для облегчения банкам процесса принятия убытков.

Не нужно забывать, что в отличие от кризиса 2014–2015 годов сейчас на фоне мягкой денежно-кредитной политики Банка России и стабильной динамики процентных доходов банки продолжают получать достаточно существенную прибыль, которая также может использоваться для покрытия потерь.

В Обзоре финансовой стабильности мы также рассматриваем влияние пандемии и на некредитные финансовые организации. Коротко скажу, что в связи с хорошим качеством их активов это влияние минимально.

В прошлом году в условиях относительно стабильной ситуации на финансовых рынках основное внимание в Обзорах финансовой стабильности мы уделяли возможным уязвимостям в финансовом секторе. Опыт пандемии показал, что своевременное выявление уязвимостей и принятие мер предотвращают появление проблем и делают сектор более устойчивым к внешним шокам. Поэтому важно уже сейчас начать следить за вновь возникающими уязвимостями. Последний раздел Обзора финансовой стабильности посвящен этой теме. Причем часть уязвимостей связана с реакцией рынков на пандемию и проводимую в условиях пандемии политику.

Первый вызов, или потенциальная уязвимость, — это риски бума на рынке недвижимости. Переход Банка России к мягкой денежно-кредитной политике, а также государственная программа субсидирования процентной ставки способствовали существенному снижению ставок по ипотечным кредитам с 9% в начале года до 7,3% в октябре. В сентябре и октябре 2020 года задолженность по ипотеке увеличивалась с ежемесячным темпом около 3%. Индекс цен на первичном рынке недвижимости в России в III квартале текущего года увеличился на 9,4% в годовом выражении. Опережающий инфляцию рост цен на первичном рынке был характерен для России и в 2018–2019 годах, но тогда это скорее можно было связать с восстановлением ситуации после стагнации 2015–2016 годов.

Быстрый рост цен на жилье при быстром росте кредитования часто считают признаком формирования «пузыря» на рынке. Но это верно далеко не всегда, так как такая ситуация может быть связана с восстановительным ростом на соответствующих рынках или миграционными процессами. В настоящий момент, на наш взгляд, нет оснований делать вывод о наличии «пузыря» на российском рынке жилья, скорее можно говорить о продолжении восстановительных процессов. Доля ипотеки на российском финансовом рынке составляет всего около 7,4% ВВП, поэтому ускоренный по сравнению с другими сегментами рост ипотеки является нормальной тенденцией. Однако за ситуацией нужно внимательно следить и не допустить того, чтобы доступность жилья за счет роста цен начала снижаться, как и устойчивость финансового рынка в связи с формированием «пузыря».

Второй вызов — это переток сбережений населения из депозитов на фондовый рынок. В целом процесс роста доли небанковского финансового сектора — это нормальный процесс развития финансового рынка. В России он происходит уже некоторое время и в последние месяцы ускорился, в том числе в связи с переходом Банка России к мягкой денежно-кредитной политике. С начала 2019 года по 1 сентября 2020 года, по данным депозитарной отчетности НФО и кредитных организаций, вложения населения в облигации выросли примерно на 1 трлн рублей, из которых облигации, выпущенные российскими эмитентами, составляют 71%.

Есть целый ряд рисков, связанных с переходом, особенно ускоренным, населения к новым типам финансовых сбережений. Их надо отслеживать и при необходимости подстраивать инструменты политики. Для российского рынка первоочередным является риск мисселинга — ситуации, когда население в условиях снижающихся ставок по депозитам массово вкладывает в высокорисковые продукты, рекламируемые как высокодоходные. Кроме финансовых и репутационных потерь, такая ситуация увеличивает риски всплеска волатильности на отдельных рынках в связи с разочарованием населения в соответствующих инструментах.

Второй риск — это в целом риск высокой подверженности некоторых видов небанковских финансовых посредников, а также прямых вложений населения в рынок повышенной волатильности в условиях шоков. С такой проблемой глобальный рынок в этом году столкнулся в полной мере, поэтому сейчас регуляторы разных стран изучают ситуацию и разрабатывают подходы к соответствующей макропруденциальной политике.

Третий вызов, о котором хотелось бы сказать, — это увеличение подверженности банков процентному риску. Для сохранения маржи в условиях падающих ставок банки решили в меньшей степени привлекать долгосрочные пассивы. Потребители при прочих равных также предпочитают иметь больше гибкости и держать средства на краткосрочных депозитах или вкладах до востребования. Растущий при этом риск ликвидности купируется развитием рынка высоколиквидных активов. Но это не решает проблему процентного риска. В условиях падающих ставок банки активно стали предлагать плавающие ставки корпоративным заемщикам. Некоторые банки поднимают тему плавающих процентных ставок по ипотеке. Снимая с себя процентный риск, и предлагая такого рода инструменты, банки в отдельных случаях могут увеличивать кредитный риск, поэтому предоставлять их надо с большой осторожностью. На случай распространения на рынке кредитов с плавающими ставками для розничных заемщиков Банк России разработает подходы по учету в методике расчета показателя долговой нагрузки особенностей кредитов с плавающими процентными ставками.

Наконец, четвертый вызов — это усиление климатических рисков. Тема климата обсуждается уже давно, но в последнее время, даже несмотря на пандемию, виден рост интереса к ней как правительств, так и инвесторов. Риски для российского рынка могут быть связаны как собственно с природными явлениями, так и с политикой инвесторов или государств в этой связи (к примеру, с введением углеродных налогов).

Банк России в настоящее время изучает каналы распространения климатических рисков и разрабатывает подходы к их оценке (в том числе стресс-тестирование). Эта работа ведется в дополнение к работе по развитию рынка «зеленого» финансирования.

Итак, подводя итог, еще раз отмечу, что ситуация в последние кварталы стабилизировалась по сравнению с весенними пиками, но еще полностью не нормализовалась и волатильность остается несколько повышенной. Внимания требует и ситуация с управлением кредитными рисками в банковской системе. При этом уже сейчас важно не только концентрироваться на антикризисных мерах, связанных с текущими шоками, но и следить за вновь возникающими уязвимостями.

Подробнее на: https://cbr.ru/press/event/?id=8310